Пропитанная дождем станция пряталась в тени домов. Лишь изредка проезжавшие машины поливали ее своими колесами. Возле станции лежала она. Она спала.

Может быть, ей было восемь. Беззаботный возраст для девчонки, когда игра в куклы уже заканчивается, а игра в школу начинается. Может, ее забыли родители, потеряв куклой на остановке. Или, может, она заблудилась в этом городе теней, и незнакомый мужчина попытался показать ей дорогу назад. Ей ведь всего восемь — ничего не понимающее дитя. Она обещала, что будет продолжать смотреть детские передачи и мультфильмы. Но это очень скоро пройдет. Пройдет тогда, когда она поймет, что она может умереть и ее родители могут умереть. А когда это случится, в этом мире все будет по-прежнему: бабочки будут летать, а деревья важно покачивать своими кронами. Может быть, ей было восемь.

Нет, ей было четырнадцать. Она уже обращает внимание на курносых мальчишек, которые дергали ее за косички в первом классе. Она успела уже впервые поссориться с матерью, пытаясь доказать, что она взрослая и все может сама. Но это не так. Возможно, она выбежала из дома после одной из таких ссор. Может быть, ее мысли были настолько затуманены, что она не заметила машину и та… А ей ведь было всего четырнадцать. Ее романтические мечты о сказочном принце еще приходили к ней, и она забывалась в них. Ее не страшила мысль о старости, ведь она придет, и ее никто не способен отвернуть. Так же, как нельзя запретить ветру дуть, солнцу — светить, а людям — любить. Может быть, ей было четырнадцать.

Возможно, ей было девятнадцать. Она познала уже и страсть, и первую измену. Из маленькой Золушки она превратилась в кошку. Она умеет пользоваться собой и знает себе цену. Ей ничего не стоит «подцепить» какого-то парнишку и затащить его под венец. Она готова, но не знает, зачем ей это нужно. Возможно, она таки «подцепила», но не того, и теперь плачет, прижавшись лицом к луже. А ей всего девятнадцать. Ей наплевать на все и на всех, но это лишь маска беззаботности. Она боится, но еще не знает, чего. Она молчит, флиртует, поет, танцует и старается не смотреть ТУДА — во мрак будущего, куда человек пробирается сквозь глыбы камней настоящего. Слепой и беззащитный, он не может остановиться, его что-то толкает вперед. Он прекратит свое шествие лишь тогда, когда один из этих камней раздавит его. И время остановится так, как оно остановилось для девушки, которой, возможно, было девятнадцать.

А может, ей было двадцать восемь? Она видит свою дорогу, у нее есть семья и маленькая дочка. Она забыла о радостях юности и довольствуется лишь теми крохами, которые жизнь оставила для нее. Она уверена в себе. Она бережет семейный очаг, даже с нелюбимым мужем, изредка подкидывая в него жалкие дровишки. Но по ночам ей снятся кошмары о том, что скоро ее бросят и она будет одна. Возможно, она ушла из дома, чтобы почувствовать жизнь и стряхнуть с себя пыль. Но получилось так, что кто-то другой ее стряхнул… А ей ведь было двадцать восемь. Она умела смотреть сквозь пальцы на измены мужа, а вот муж — не умел… Мужья не умеют понимать — это участь жен. Вот теперь ему придется воспитывать дочку. А она ведь была еще молодой — ей было двадцать восемь.

Да нет же, ей было сорок три. И жизнь стала невыносима, поскольку все ее кошмары сбылись — она осталась одна. Одна в пустой квартире, так и не подарившая ласку ребенку. Она нервничает даже, когда коллега по работе снимает с нее пальто. Глядясь в зеркало, она старается искусственно вернуть молодость. Но она скрылась, как кролик, в шляпке фокусника. Мы не можем добраться до прошлого, потому что заваливаем дорогу туда булыжниками настоящего, под которыми прячем капканы для тех, кто решит вернуться. Возможно, ей все надоело, и она просто ушла из дома. Ушла навсегда. Чтобы никогда не вернуться, ушла, чтобы заснуть на холодном и мокром бетоне, и ушла она не через парадные двери… А ей ведь уже было сорок три. И она не вынесла одиночества. Потому что оно образовало в ней дыру, пульсирующую и растущую с каждой секундой. И эта пустота разорвала ее. Может, ей было сорок три…

А может, ей шестьдесят семь? И внуки заходят к ней по выходным, чтобы поклянчить денег. Она смотрит по вечерам новости и сериалы, а днем сидит у подъезда, ругая власть и нынешние нравы, или стоит в очереди за пенсией. Она стала мудрой, но глупой. Постепенно маразм начинает брать престол. И она читает лекции молодым людям, которые не уступают место в транспорте или звонит в милицию каждый раз, когда соседи начинают включать музыку. По вечерам она боится выходить, насмотревшись криминальных хроник. Но что-то потянуло ее. Может, та восьмилетняя девочка, которой она была? И она пошла за ней, держась рукою за сердце, а девочка бежала все быстрее. И старушка не выдержала. Она плюхнулась в лужу. Ведь ей было шестьдесят семь. И смерть старой подружкой может постучать в любой момент. Она не боится ее и ждет. Только смерть может вытянуть ее. И она ее вытянула. Может, ей было шестьдесят семь?

Это останется неизвестным. Ведь труп был настолько изуродован грязью, что трудно было понять, кто же там лежит. Хотя можно подойти поближе и, если присмотреться, — увидеть себя.